На улице орали, но как-то необычно и знакомо одновременно.
Я вышел на балкон покурить.
На улице стояли три араба и одна брунгильда.
Арабы были сильно смуглы и особенно тщедушны, явно приземлились в Харькове совсем на днях и по-русски еще не говорили.
Брунгильда была простоволоса, блондиниста, весила пудов восемь-девять, ноги ее обтягивали прекрасные белые лосины и говорила она в основном слишком по-русски.
Они вышли, похоже, из арабского злачного заведения и куда-то шли.
На той стадии, на которой я их застал, брунгильде надоело обучать собеседников своему сложному имени "Свиееета" и она стала добродушно крыть их матом, попутно пытаясь объяснить им значение тех из употребляемых ей слов, которые ей казались самыми важными в повествовании.
"Блядь, какие же вы тупые. Что здесь сложного? Све! Та!", говорила она, "Кстати, блядь - это эсхол по-английски".
Было прохладно и Боженька робко пытался прикрыть это безобразие первым снежком.
Но гарцующие вокруг дивы арабы были столь разгорячены, что снежок таял метров за десять до финиша и обиженно хлюпался об них простой водой.
Дети пустыни не знали ни что такое "блядь", ни что такое "эсхол", но это явно было не главным для них. Они яросто и отважно бросались раз за разом на приступ слова "Свиееета", им было почему-то необходимо это сказать и не важно, что это звучало не похоже. Зато очень ласково.
Я мог бы им помочь сверху.
Арабское слово "шармута", значащее "блядь", отлично описывало присходящее сразу на всех уровнях понимания ситуации.
Но я им ничего не сказал, Алиса.
Потому что отец-основатель социоантропологии Малиновский вбил мне в голову, что разговаривать с объектом наблюдения с балкона - отвратительный патернализм.
Я вышел на балкон покурить.
На улице стояли три араба и одна брунгильда.
Арабы были сильно смуглы и особенно тщедушны, явно приземлились в Харькове совсем на днях и по-русски еще не говорили.
Брунгильда была простоволоса, блондиниста, весила пудов восемь-девять, ноги ее обтягивали прекрасные белые лосины и говорила она в основном слишком по-русски.
Они вышли, похоже, из арабского злачного заведения и куда-то шли.
На той стадии, на которой я их застал, брунгильде надоело обучать собеседников своему сложному имени "Свиееета" и она стала добродушно крыть их матом, попутно пытаясь объяснить им значение тех из употребляемых ей слов, которые ей казались самыми важными в повествовании.
"Блядь, какие же вы тупые. Что здесь сложного? Све! Та!", говорила она, "Кстати, блядь - это эсхол по-английски".
Было прохладно и Боженька робко пытался прикрыть это безобразие первым снежком.
Но гарцующие вокруг дивы арабы были столь разгорячены, что снежок таял метров за десять до финиша и обиженно хлюпался об них простой водой.
Дети пустыни не знали ни что такое "блядь", ни что такое "эсхол", но это явно было не главным для них. Они яросто и отважно бросались раз за разом на приступ слова "Свиееета", им было почему-то необходимо это сказать и не важно, что это звучало не похоже. Зато очень ласково.
Я мог бы им помочь сверху.
Арабское слово "шармута", значащее "блядь", отлично описывало присходящее сразу на всех уровнях понимания ситуации.
Но я им ничего не сказал, Алиса.
Потому что отец-основатель социоантропологии Малиновский вбил мне в голову, что разговаривать с объектом наблюдения с балкона - отвратительный патернализм.